Юность - Страница 24

К оглавлению

– О чем взгрустнул, милый?

– Не знаю, Калерия…

– А я знаю… О той, с золотыми косами!

– Нет. Клянусь тебе, что и сам не знаю…

– Разлюбил уже меня?..

– Нет, Калерия, клянусь тебе… Безумно люблю тебя и… безумно тоскую о твоей любви… Не знаю, Калерия, сам не знаю…

Она подсела близко, заглянула в глаза и прищурилась.

– По маме соскучился?

– Не шути так! Не надо. Я хотел бы тебе рассказать, отчего я грустен, но не умею.

Калерия замолчала и задумалась. Шевельнулась у нее верхняя губа и улыбочка скрытой обиды скользнула и спряталась под черной шалью. Вздохнув, она тихо сказала:

– Несчастный я человек, Геня.

– Почему?

– Вместо счастья и радости я даю только страдание и…

– Это зависит только от тебя, Калерия…

– Нет… Напрасно мы с тобой сюда приехали… Расстались бы сразу и каждый унес бы с собой радостное воспоминание… А теперь…

– Разве тебе это надо?

– А ты как же думал?.. Уж не такая я скверная, чтобы мне было не надо этого.

Она отвернулась к окну и замолчала. Мне чуть-чуть был виден профиль ее лица: нервно вздрагивала верхняя губа и вдруг капнула слезка, большая, тяжелая… В памяти ярко встал пустынный зал старого дома, гробик с Вовочкой, огоньки восковых свеч и стоящая около прекрасная женщина с скорбным лицом… Опять она, Калерия, моя потерянная было Калерия! Я нашел тебя снова и снова безумно люблю…

– Прости меня, если я тебя чем-нибудь обидел…

– Ничего… Пройдет… Джальма! поди сюда!

Собака вылезла из-под стола и положила морду ей на колени. Калерия ласкала ее в каком-то странном экстазе и скормила ей почти весь хлеб, называла нежными именами и вдруг поцеловала в голову.

– Когда-нибудь вспомнит… Вспомнишь, Джальма? Да?

Я подошел к Калерии, склонился к ее лицу:

– Какая ты сейчас милая. Как я сейчас люблю тебя… Ты – разная…

– Когда-нибудь и ты вспомнишь… и пожалеешь о моей любви, которая тебе кажется теперь так… совсем и не любовью даже!.. Когда уйдет весна, как жалко бывает, что пропали подснежники и отцвели ландыши, хотя цветов много, даже больше, чем весной… Ты юн и не умеешь ценить цветы, которые топчешь мимоходом… Ты хочешь, чтобы я была лилией, а я – подснежник… Ты издали ошибся… и сердишься на меня. За что? За то, что я – не лилия?

Встала, ходит и смеется.

– А всего больше я похожа на… Если тебе так хочется, чтобы я называлась лилией, то пусть я буду болотной лилией, каких я принесла вчера с озера… В воде они прекрасны, издали – тянут сорвать… А когда сорвешь – свернут венчики, сожмутся, потеряют сразу снежную белизну… И думаешь тогда: «где же красота, и зачем я лез в болото?». На, Погляди!..

Калерия взяла с лавки поблекшую водяную лилию и швырнула ее мне.

– Это – я… Выкинь за окно!

Я сидел, сжав голову обеими руками, и все нервы моего тела дрожали, как тронутые струны. Я готов был снова разрыдаться, как это было утром на траве. Но страшный громовой удар, ярко-синяя молния и крик Калерии спасли меня. Встрепенулась избушка, мигнул на столе огонь и я почувствовал на шее горячие руки Калерии.

– Ой-ой! Боюсь…

Как девочка, она взобралась ко мне на колени и цепляется руками…

– Бедная моя, мой подснежник, ландыш, лилия, всё, всё…

– Болотная!.. Да?

– Черная лилия… Сказочная черная лилия…

– Из сказки, которой веришь только до тех пор, пока она не досказана…

– Красивая, захватывающая сказка!

– Сегодня я доскажу тебе конец и… и… и конец!

– Ты не хочешь ее продолжить?

– Нет. Не люблю повторяться…

– Неужели же всему конец?!.

– Кто знает! Быть может, когда-нибудь… Я хотела бы встретиться с тобой, когда ты…

– Когда?

– Когда ты поймешь меня… А поймешь ты тогда, когда пройдет весна и настанет лето…

– Не скоро, что ли?

– Кто знает! Всё в жизни случайность… И сейчас – только случайность… Ах, Геня!.. – какой ты молодой еще, слепой котеночек…

Она стала ласкаться, как кошка, потираясь щекой о мое лицо, и заглядывая в глаза лукаво и загадочно, словно о чем-то тайном спрашивала меня, боясь слов… Опять ударил гром, вспыхнули сосновые стены избушки синим отблеском молнии и сердито заворчал старый бор.

– Пугает…

Она встала и красным шелковым шарфом завесила окно.

– А теперь я хочу досказать тебе сказку о болотной лилии…. Будешь слушать? А чтобы было страшнее и сказка казалась волшебнее…

Калерия потушила огонь…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Всю ночь гремела гроза и точно тысячи всадников проносились по мосту, стуча кованными лошадиными ногами. Стонала где-то сломанная сосна, вздрагивала избушка и беспрерывные молнии и трепетные зарницы рождали в завешанном красной шалью окне призраки пламенных пожаров… Казалось, что вся земля объята пламенем и обречена на гибель…

– Ах, Калерия! Мы с тобой сгорим в этом огне…

– Пусть!.. пусть!.. Ведь это сказка!.. И она еще не кончилась…

Рано утром Калерия уехала… А солнце ярко блистало на вымытой траве, на цветах, на деревьях, переливаясь и играя в бесчисленных каплях вчерашнего дождя… И птицы как-то особенно громко и радостно звенели в лесу, гордо вздымающем к голубым небесам свои вершины… В избушке осталось всё так же, как было с ночи: самовар на столе, недопитая чашка чаю, полотенце на стене, ружье, под столом – Джальма, а за белой печью – повядшая смятая трава… На полу валялась черная роговая шпилька… Но в углу на лавке была страшная пустота: там не было желтого чемодана.

– Калерия, Калерия! Что ты со мной сделала…

Я бросился в траву и, целуя ее, горько плакал.

XVII

Весь день я блуждал по лесу с белой Джальмой и разговаривал с ней о Калерии: