– Игнатович!
– А, здравствуйте, Геннадий!..
– Куда вы?
– В театр за билетами на «Евгения Онегина». Зоя тоже идет… Мы – целой компанией. Идемте, голубчик!
– Пожалуй… Впрочем, быть может, я буду лишним в вашей компании…
– Что вы, Господи помилуй! Вы знаете, как я уважаю вас…
– Вы-то так, да другие…
– А другим – всё равно… Веселее!
– Не знаю, как ваша сожительница…
– Зоя? Вот пустяки!.. Какое ей дело? Приглашаю вас я… Я без вас не пойду!
Игнатович опять посмотрела на меня тем значительным взглядом, который давно уже пугает меня и… раздражает: я давно уже понял, что она питает слабость ко мне, но я… меня это только раздражает.
– Идемте, дорогой подумаю…
– Вы, кажется, неравнодушны к моей сожительнице?.. Совершенно напрасно…
– Я… Нисколько!.. Почему вам так кажется?
– Не всё то золото, что блестит… Наружность обманчива.
– Игнатович, я не пойду в театр!
– Не отпущу!.. Уверяю вас, что мы обе: и я, и Зоя, будем очень рады. Мы обе вас… вам симпатизируем. Довольны? Руку!
Она крепко пожала мне руку, и значительно посмотрела в глаза:
– А вы?
– Что – я?
– Кому из нас вы больше симпатизируете?
– Не знаю. Обеим одинаково.
– Значит, ни одной из нас…
– Почему такой вывод?
– Ребятишки, когда их спрашивают – кого больше любишь, говорят: обеих одинаково. А это значит, что – никого…
– Я – не ребятишка, а потом…
– Что – потом?.. Сохранили вы ландыш, который я поднесла вам на студенческом балу?
– Ландыш?.. Да, я положил его в книгу, но забыл, в какую…
– В любимую, по крайней мере?
– В «Философию права»…
– Как это понимать? Значение?
– Трудно это понять.
Так, перебрасываясь словами, мы дошли до театра. Я сказал несколько приятных фальшивых слов спутнице и, чувствуя, что не могу не идти сегодня в театр, зачем-то всё упирался:
– А то уж идите без меня: я лучше почитаю Бокля…
– Я уже взяла билеты!.. Поздно!.. Галерка, у барьера… Идем!
Мы вышли из театра. Я сердился на Игнатович и на себя, но покорно шел за спутницей: ведь она живет в одной комнате с Зоей…
– Нате билет!.. Рядом со мной… Надеюсь, вы довольны своей соседкой?
– Конечно, конечно…
– То-то!.. А, может-быть, вам хочется – рядом с Зоей?..
– Одинаково приятно…
– Тогда я посажу вас между нами… и посмотрю, куда вас больше притягивает…
– Вероятно, я буду больше всего смотреть на сцену…
– Хотите к нам?.. Ко мне! Я вас приглашаю. Другим нет дела…
– Дела нет, но… я не люблю делать неприятностей другим. Не пойду.
– Ну, проводите меня!
– Могу.
– Впрочем, если это вам не доставит удовольствия…
– Доставит.
– В таком случае разрешаю… Давайте… под-руку!.. Скользко. У меня – новые калоши. Насилу нашла: думала, потеряла…
– Что? Калоши?
– Перчатки!..
– Ааа…
– Вы очень рассеянны. Влюблены? да?
– Безнадежно.
– В кого? Быть может, дело поправимо?
Опять пристальный значительный взгляд. Невыносимо. И всё сношу без ропота, потому что Игнатович мне кажется теперь той ниточкой, за которую хватается утопающий…
– Ну, до скорого и приятного свидания!.. Сидим рядом. Я довольна.
– Да?.. Вы сильная: больно руку!
– Я люблю почувствовать пожатие. Не делайте вареной руки!.. Ну, вот так!..
Слава Богу, кончились мои муки… Кажется, она вполне убедилась, что именно в нее я влюблен и потому рассеян, смущен и грустен… Чёрт знает, как всё это странно и глупо выходит… Эх, Зоя, Зоя!..
Лучше пораньше придти и сесть на свое место, а то потом, когда Зоя будет сидеть уже, как-то труднее будет скрыть волнение, залезая меж ними на свое место. Пришел, когда еще зажигали люстры, и угрюмо и упорно засел в галерке, делая вид, что мне решительно всё равно, кто бы ни сел рядом. Будто, не знаю и не интересуюсь этим. Театр быстро наполнялся и оживал. Вокруг уже кишмя-кишела публика, и я вздрагивал спиной всякий раз, когда позади разыскивали места… Уже грянула увертюра, когда я почувствовал позади шорох платьев и знакомый аромат духов. Не знаю, скрыла Игнатович от Зои о нашей встрече или нет, но Зоя страшно смутилась и покраснела, когда увидала, что я – рядом.
– Ах… вот как!.. и вы…
– Судьба! – прошептал я со вздохом, но кто-то сердитым басом произнес позади: «прошу не болтать!» – и я замолк, усиленно впившись глазами на сцену. Я не знаю, видел ли я что-нибудь там, но грустная музыка оперы и нечаянные прикосновения к Зое уносили меня в небо и я переставал моментами чувствовать, кто я, где я и что кругом меня происходит. Что-то шептала мне Игнатович, но я смотрел и не понимал.
– Би-нокль! Что с вами?!.
Игнатович привалилась ко мне плечом, и я чувствовал, как ее кровь пригревала мне руку. Это мне было неприятно, но я боялся отодвинуться и нечаянно толкнуть Зою.
– Я вас не стесняю? – прошептала Игнатович и еще сильнее навалилась на мое плечо.
– Ничего…
– Прошу не болтать! – прогудел позади сердитый бас…
– Скажите пожалуйста… Как страшно! – огрызнулась Игнатович…
Упал занавес, загорелись люстры в зрительном зале, и я очнулся от сладостной истомы. Очнулся и почувствовал ужасную неловкость. Надо заговорить с Зоей. Как и о чем? Мельком взглянул в ее сторону: сидит неподвижно, с опущенными ресницами. Боже, как она прекрасна! Она стала еще лучше. Одна золотая коса лежит на груди, а другая за спиной. Подняла голову, вскинула ресницы и слегка улыбнулась…
– Вот и встретились!..
Сказала так просто и взглянула так ласково, словно ничего не случилось и всё было по старому.
– Я так давно искал…
– Что вы говорите там? – вмешалась Игнатович.