Юность - Страница 28

На другой день, когда мы пили утренний чай, зазвенели колокольчики и на двор въехал всё тот же мужик Степан, который привез меня домой, потом отвез нас с Калерией в бор к дедушке и, затем, увез Калерию «в Ниццу, до востребования»… При виде этого мужика я испуганно соскочил с места и почему-то страшно обрадовался.

– А, Степан!

Но Степан приехал не один: из тарантаса вышел и направился к нашему балкону господин средних лет, изысканно одетый, хотя и покрытый с головы до пят пылью, высокий и красивый брюнет в пенснэ, словно ветром принесенный сюда с тротуаров какого-то большого города. Приподняв шляпу, он приблизился к балкону и спросил, озирая меня, мать и теток:

– Pardon!.. Скажите, пожалуйста, здесь живет Калерия Владимировна и могу я ее видеть?..

Мать встала и молча ушла в комнаты, тетки не отвечали. Пришлось говорить мне. Я попросил его к столу и предложил чаю. Но узнав, что Калерия уже уехала, он страшно заволновался, стал извиняться и торопиться ехать.

– На одну минуточку… – тихо сказал он мне, подхватив меня под-руку и сводя с крыльца…

– К вашим услугам!..

– Мне хотелось бы побывать на могиле ребенка Калерии Владимировны. Она поручила мне посмотреть и написать ей…

Ах, так это ты, который… Я с иронической улыбочкой посматривал на господина, а где-то там, в самых сокровенных уголках моей души, шевелилась змея жгучей ревности… И ты целовал ее, и она целовала тебя… всё так же, как было со мной…

– Ямщик! Отвези этого господина на кладбище… Впрочем… ребенок ваш схоронен в церковной ограде, – пристально, в упор глядя на смутившегося господина, произнес я и холодно раскланялся с отцом бедного Вовочки…

Господин уехал. Вышла мама и сказала:

– Должно быть, это – твой предместник… Приятное знакомство…

Тетки прыснули со смеху и подавились чаем…

– Кукушка… Разбрасывает своих деток по чужим могилкам…

– Поди, Генечка, помоги ему молиться…

– Эх, вы… галки!.. Чуть провинится ваша сестра, сейчас же все на нее!., заклюете!..

– Он обиделся за своего нового родственника… Как он тебе приходится?..

– Свояк…

Оплевали, опоганили всё, что случилось. Не пощадили даже Вовочкиной могилы. А сам я… Тоже! Ах, зачем мы так жестоки даже к самим себе?!. Зачем мы сами так спешим потопить в грязи всё, что дает нам яркого и радостного наша убогая жизнь… Прости, Калерия!.. Я хочу, я должен всё простить тебе и «за то, что я любил», и «за то, что счастлив был»… Я не хочу быть с твоими галками…

XIX

…Новая жизнь. Приветствую тебя!..

Опять грохот пролеток по камням мостовой, опять городская суета и торопливость… Люди, лошади, конки, велосипеды, вывески, вывески, вывески… телеграфные столбы, телефонные сетки на крышах. Крики, говор, звонки… Знакомый гул большого города… Словно я долго стоял с заткнутыми ушами и с закрытыми глазами – и вдруг раскрыл глаза и ототкнул уши…

Всё знакомо, всё это по-старому. Но теперь сам я – другой, и новая жизнь начинается для меня в городе… Теперь я – студент!..

Много хлопот, веселых, интересных, совершенно новых и значительных. Во-первых, надо найти комнату поближе к университету; во-вторых, побывать в канцелярии университета и переменить свой гимназический временный билет на студенческий; в-третьих, потолкаться в университетских коридорах и лабораториях и повидаться с товарищами и однокурсниками; затем, надо купить новый плед, кое-какие лекции; наконец, надо… Одним словом – только повертывайся!..

Вот он, университет!.. С чувством гордой радости вхожу я в твои заветные двери… Сколько раз я, торопясь, с ранцем за спиною, в гимназию, завидовал студентам, без страха и ненависти, без торопливости и оглядки, входящим в двери своего храма науки… И вот, теперь и я вхожу в этот храм, свободный и независимый человек, с папиросой в зубах и с пледом на плече. Высокий и огромный вестибюль с лестницами вверх и с коридорами во все стороны… Мудрецы и философы древности смотрят на меня с каменных пьедесталов из стенных ниш и, глядя на них, уже начинаешь чувствовать себя серьезным и умным, совершенно взрослым человеком… Да, покончено с мальчишеством. Довольно этих глупых романов с любовной канителью, сентиментальностью, слезами и клятвами!.. Не такое время… Родина ждет честных работников, требует жертв и отречения от благ личной жизни… Вот только устроюсь и примусь за дело.

– Эта комната отдается?

– Эта самая, только я студентов не пускаю.

– Почему так?

– Беспокойные. В прошлом году замучили обысками да допросами…

– Жаль, комната подходящая…

– А вы – смирный?

– Хм… ручаться за себя не могу: студент.

– Ну, так уж извините.

– Извиняю.

Чёрт бы вас подрал! Боятся студентов, как зачумленных: уже в третьем месте не пускают студентов. Все ноги измотал, бегая в поисках комнаты. Только под вечер напал, наконец, на порядочных людей: старушка с сыном; сын тоже студент, хмурый и, по-видимому, дельный парнюга… на третьем уже курсе, медик. Медики симпатичнее, – напрасно я подал на юридический… Наплевать; не понравится, так перейду на медицинский.

– Когда переезжаете?

– Сейчас.

– А где живете?

– Покуда не живу: вещи – на пристани. Поеду за ними.

Ну, слава Богу, наконец, водворился. Славная комнатка: располагает к одиночеству и работе; два окна в сад, ход отдельный, хозяева далеко, кухня – тоже… Старушка заботливая: и графин с водой, и коврик у постели, и даже зеркало. Допотопная этажерка, пузатый комод, два стула, умывальник с тазом и два стола: один для хозяйства, другой – письменный… Отлично. Больше и желать нечего. Развесил по стене портреты Чернышевского, Некрасова, Добролюбова и Дарвина. Великолепно: комната сразу приняла внушительный и молчаливо-говорящий вид. Когда Николай Иванович – так звали студента, сына хозяйки – зашел, чтобы узнать, всем ли я доволен и не надо ли мне еще чего-нибудь, – он сразу понял, с кем имеет дело. Прощаясь, он крепко пожал мне руку и тихо сказал: